Сегодня, 15 августа, в Баренцевом море началась спасательная операция. Спустя фактически три дня с момента, как подводная лодка «Курск» легла на дно. Это случилось 12 августа 2000 года – 16 лет назад.
Первые публичные заявления военных о ЧП последовали только 14 августа, 15-го началась спасательная операция, в ходе которой уже никого не спасли… В эти дни многие интернет-СМИ вспоминают трагедию «Курска» – не только в формате коротких новостей. Вслед за порталом «Православие и мир» мы публикуем репортаж Дмитрия Соколова-Митрича – прямо оттуда, из 2000 года.
Август, 2000. АПК «Курск»
Мы с фотографом приехали в Видяево в понедельник вместе со 103 родственниками. Они прилетели в Мурманск спецрейсом. Тогда еще в них была жива надежда. Целую неделю мы видели, как эта надежда умирает. Мы чувствовали, что не имеем права здесь находиться, но и уехать не могли.
Первые несколько дней нас ненавидели все, кто был в Видяеве, – и родственники, и моряки, и просто жители поселка. За то, что их горе – это не наше горе. Отношение изменилось, когда мы стали как они. Когда профессионализм уступил настоящей скорби.
Тем тяжелее было для нас возвращение из Видяева в Мурманск. Вот таксисты спрашивают, не нужно ли нам в Североморск. За гарантированный проезд через КПП – второй счетчик.
Вот уличный музыкант голосом Высоцкого гоняет «Спасите наши души!». Вот зарабатывают себе очки два немецких журналиста: выступая по НТВ, они врут на весь мир, что кроме них и представителей государственного телевидения на встрече родственников экипажа «Курска» с Владимиром Путиным никого из журналистов не было. А вот уже наши журналисты наперебой говорят, что вместе с «Курском» утонули Путин, армия, совесть нации. Побывав там, в эпицентре трагедии, мы можем согласиться только с последним. С совестью у нации в эти дни действительно были большие проблемы.
Они улыбаются
В Видяево мы попали самым естественным путем – официально, с разрешения начальника штаба Северного флота адмирала Моцака. Почему-то мало кому из журналистов пришло в голову такое простое решение их проблемы, большинство искало какие-то шпионские пути.
В мурманском аэропорту, откуда мы должны были отправиться в гарнизон вместе с прилетевшими родственниками, нас посадили в микроавтобус. На заднем сиденье, плотно закрывшись занавеской, сидела француженка из «Нувель обсерватер». На КПП ее прикрыл капитан второго ранга, ответственный за встречу родственников, но уже через час пребывания в Видяеве ее замели фээсбэшники. Пробашляла француженка или не пробашляла, не знаю. Хочется верить, что капитан сделал это из бескорыстной любви к женщинам.
Еще вместе с нами ехали несколько молодых моряков и три человека, похожие на родственников. Две женщины и один мужчина. Сомневаться в их причастности к трагедии заставляло лишь одно обстоятельство: они улыбались. А когда нам пришлось толкать забарахливший автобус, женщины даже смеялись и радовались, как колхозницы в советских фильмах, возвращающиеся с битвы за урожай. «Вы из комитета солдатских матерей?» – спросил я. «Нет, мы родственники».
Вечером того же дня я познакомился с военными психологами из Санкт-Петербургской военно-медицинской академии. Профессор Вячеслав Шамрей, который работал с родными погибших на «Комсомольце», сказал мне, что эта искренняя улыбка на лице убитого горем человека, называется «неосознанной психологической защитой». В самолете, на котором родственники летели в Мурманск, был дядечка, который, войдя в салон, радовался как ребенок: «Ну вот, хоть в самолете полетаю. А то сижу всю жизнь в своем Серпуховском районе, света белого не вижу!» Это значит, что дядечке было очень плохо.
– К Рузлеву Саше едем… Старшему мичману… 24 года, второй отсек, – после слова «отсек» женщины зарыдали. – А это отец его, он здесь живет, тоже подводник, всю жизнь проплавал. Как зовут? Владимир Николаевич. Только вы его не спрашивайте ни о чем, пожалуйста.
Романтики, педанты, фанатики
Женщины едут из города Сасово Рязанской области. Услышав знакомое слово, к ним оборачивается молодой лейтенант: «Я тоже из Рязани». Но уже через несколько минут разговор земляков принимает другой оборот. Славе, так зовут молодого человека, приходится обороняться от потока жестоких обвинений. Женщины успокаиваются лишь минут через тридцать и даже извиняются. Судя по всему, на них подействовали не столько слова Славы, сколько его лицо. На нем можно было прочитать все признаки незаслуженно оскорбленного достоинства офицера – дергающийся подбородок, напряженные скулы, горящие глаза.
Слава – настоящий подводник. Романтик, педант, фанатик. Бледный лицом и волосом. Одетый с иголочки – несмотря на то, что новую форму в срок уже давно не выдают. У него в казарме над кроватью – строчки: «Пусть корабли не умирают никогда,/ а лишь меняют облик свой./ Но в превращеньи забирают/ привязанность сердец с собой».
Ему тоже 24 года, как и погибшему Рузлеву. Высшее военно-морское училище в Питере он закончил с отличием, у него было право выбора – и он сознательно пришел именно в этот гарнизон, где зарплата 1200 рублей, полярная ночь и беспредельное равнодушие защищаемой страны. Пока он был в училище, его в лицо и на страницах газет называли иждивенцем. А сейчас – фактически убийцей.
– В этот поход пошли лучшие. Я тоже рвался на «Курск», но меня не взяли… – Слава не договорил, потому что его подозвали товарищи. Он возвращается и уже не отвечает на вопросы. – Извините, но говорить с вами я не имею права. У нас таких, как вы, называют шакалами.
Бухта благополучия
У Дома офицеров уже ждала толпа – это те из родственников, кто добрался до Видяева своим ходом раньше. Ими уже была полностью заселена скромная местная гостиница. Из сотни вновь прибывших 75 человек разместили у себя в квартирах жители гарнизона, остальных повезли на госпитальное судно «Свирь», пришвартовавшееся в бухте Ара-губа, на том самом месте, где стояла лодка «Курск». Ара-губа в переводе с финно-угорского означает «бухта благополучия».
Там же, на «Свири», поселились сотрудники Центра медицины катастроф, мурманской «Скорой помощи» и семеро военных психологов. Всего же в Видяеве психологов было столько, что на каждого приходилось семеро родственников, а родственников собралось около 400.
Это было в восьмом часу вечера, и очень многие уже слышали заявление Моцака о том, что все погибли. Начгарнизона Дубовой как мог утешал людей: «Не говорил начштаба ничего подобного. Только что пресс-служба дала опровержение». Люди готовы были сойти с ума от непонимания.
На ужин в «Свири» почти никто не пошел, все собрались в кают-компании, чтобы посмотреть новости на ОРТ. Другие каналы на судне не ловились. Ольга Троян из Питера, у которой в пятом отсеке остался 29-летний брат Олег, старший мичман, разговаривала со стариком Майнагашевым. У Майнагашева погиб внук, срочник, за несколько дней до дембеля. «Я буду здесь до тех пор, пока мне его не дадут – живого или мертвого, – сказал Ольге старик. – Как я приеду к бабке без внука? Что я ей скажу? Буду ждать. Месяц, два – сколько надо».
Стрелки в телевизоре показали 21:00. Через несколько минут надежда умерла. Командующий флотом Попов сделал свое честное заявление. Как только телевизор сменил тему и начал про выборы в Чечне, все медленно встали и ушли. Как-то так просто встали и ушли, как будто фильм интересный посмотрели. Только Ольга Троян сидела со своей дочерью. Долго сидела и ни на что не реагировала. Очнулась только тогда, когда телевизор снова сказал слово «погибший». Но на этот раз речь шла о том, что опознан последний погибший от взрыва в переходе на Пушкинской площади.
С этой минуты отец Аристарх, священник гарнизонной церкви Святителя Николая, стал молиться не во спасение, а за упокой.
В 3 ночи на «Свирь» приехали еще 26 родственников из Севастополя. Они уже всё знали.
«Курск». Страстная неделя
День Путина
Утром 22-го по громкой связи гоняли траурную песню в исполнении начальника химической защиты Вячеслава Константинова. Запись была плохая, слов и даже голоса нельзя было разобрать, но все равно многие плакали. В кают-компании стали появляться люди с поминальными стопками. Владимир Коровяков и Иветта Смогтий, муж и жена, рассказали мне, что о гибели «Курска» узнали по радио. Их Андрей служил на подлодке «Нижний Новгород», но вроде бы он недавно говорил, что его куда-то перевели. Позвонили его жене Любе и узнали, что на «Курск» и что он в 3-м отсеке.
Это было второе плавание Андрея – ему 24 года и он только в прошлом году закончил учиться. Стать подводником решил, наслушавшись рассказов дяди, тоже подводника, у которого – роковое совпадение – в 89-м году на «Комсомольце» погиб друг. Владимир, отец Андрея, тоже военный – майор в отставке, служил 25 лет на Северном Кавказе. В 1992-м был сокращен. Ни квартиры, ни прописки, ни даже прошлого – военный городок, где он служил, теперь разрушен. Вся надежда была на сына. Теперь нет надежды.
В этот день все ждали Путина. Хотя никто Путина не обещал, но все почему-то все равно его ждали. В Видяеве царила какая-то мистическая уверенность, что он не может сегодня не приехать. Вернувшийся с утренней литургии отец Аристарх сказал мне, что да, приедет и даже с патриархом. И что его, отца Аристарха, просят перед встречей поговорить с людьми, а то они разнесут президента на куски.
Были отменены молебны на 14 и 18 часов, время шло, а президента все не было. После обеда на скромной белой «Волге», чтобы не раздражать людей, приехал вице-премьер Клебанов с главкомом ВМФ Куроедовым. Их сопровождали мурманский губернатор и несколько адмиралов. Клебанов был бледен как смерть и кое-как пролепетал, что спасательные работы никто не отменял, что всех достанем, что врут все телеканалы, кроме РТР, и пошел совещаться на второй этаж. Куроедов и сопровождавшие его адмиралы задержались. Им приходилось прижимать к мундиру то одну, то другую рыдающую женщину.
Пока шло совещание, на площади перед Домом офицеров появилась депутат Госдумы с очень уместными именем и фамилией – Вера Лекарева. Вера Александровна попыталась направить эмоции в нужное русло и предложила джентльменский набор депутатских услуг: создать комиссию по контролю за всем, что происходит вокруг подлодки, и направить – не помню куда – депутатский запрос. Родственники долго не могли понять, о чем идет речь, а только выплескивали свои эмоции: «Их надо спасать! Они там! Мы видим их! Они подают нам знаки!»
«Курск». Страстная неделя
Потом одно за другим стали появляться требования, с которыми депутата делегировали на второй этаж к совещающимся: отменить траур, поднять лодку, передавать новости из Баренцева моря каждые полчаса и в круглосуточном режиме, чтобы ночью не было страшно. Депутат возвращалась с одним и тем же ответом – сейчас они придут в зал и все вопросы решат. Мужчины в этом процессе не участвовали, они депутату не верили: «Приехала зарабатывать политический капитал!»
Наконец высокопоставленные гости спустились в зал. На вопросы отвечал в основном Куроедов, Клебанов проронил всего несколько слов. Но ненависть в зале накапливалась почему-то именно в его адрес. Одна женщина несколько раз пыталась прорваться к вице-премьеру, кричала, что задушит. У меня нет сомнений, что если бы не своевременные действия психологов, высокопоставленные гости пострадали бы физически. К середине встречи их называли «сволочами» каждые пять минут.
От Клебанова с Куроедовым хотели только одного – чуда. Сделать так, чтобы лодка сама всплыла и на ней все были живы. Все доводы, почему невозможно проникнуть в 7-й и 8-й отсеки, почему нельзя сегодня же поднять лодку, почему нельзя хотя бы в течение недели достать трупы, убитый горем рассудок отказывался воспринимать.
«Скажите, кто решил, что все на лодке погибли? Фамилия, звание, должность! Мы подадим на него в суд за убийство наших сыновей!» – кричал один из отцов. Он же знает из вчерашних новостей, что фамилия этого человека – Попов, что он командующий Северным флотом и один из немногих, кто нашел в себе мужество сказать людям правду. Но чтобы понять этих людей, надо слушать только их эмоции. Когда человеку больно, нет места логике. Куроедов пытался ее искать, поэтому зал заводился все больше и больше.
«Скажите нам правду, есть там еще кто живой или нет?!» – взревел зал. «А вы командующему флотом не поверили?» – «Нет!!!» – «Тогда я вам отвечу так: я до сих пор верю, что мой отец, который умер в 1991 году, жив».
Клебанов уехал. В машине его откачивали. После пяти часов в Доме офицеров появились работники ФСО со спаниелем, и у крыльца начали собираться люди. Постепенно собрался весь поселок. К восьми часам, когда показался президентский кортеж, фээсошники успели сдружиться с толпой и по мере возможности выполняли функции сестер милосердия. Кортеж проследовал мимо толпы. Пошел дождь. Еще почти час люди ждали под дождем. Многие не выдерживали и уходили: «Бессовестный человек! Надо было тогда приезжать, когда он был в Сочи. А теперь он нам не нужен».
Путин приехал в 21:15. Он вышел из микроавтобуса с тонированными стеклами вместе с женой командира экипажа Геннадия Лячина. Оказывается, этот час он провел у нее.
От толпы президента встретил старик, один из тех немногих родственников, которые пытались спиртным заглушить свое горе. Охрана, от которой он нервно отмахнулся, не посмела его задержать. «Как хотелось познакомиться с хорошим человеком», – отчаянно улыбнулся старик. Путин явно смутился. Он только кивал головой и не мог ничего ответить.
Когда толпа пронесла меня мимо охраны в зал, Путин уже был на сцене. Он сидел за столом с красным сукном. Потом к нему присоединились секретарь Совбеза Сергей Иванов, главком Куроедов и еще один адмирал – кажется, Попов. За три часа (а не шесть, как доложила кремлевская пресс-служба) они не проронили ни слова. Ответы на все вопросы брал на себя Путин.
Немецкие журналисты, которые выступали по НТВ, имели полное право утверждать, что на этот раз с Путиным говорили далеко не как с отцом родным. Для сравнения немецкие журналисты вспоминали победоносные выступления президента предвыборной поры. Если бы они присутствовали на встрече народа с Клебановым и Куроедовым, они бы поняли, что разговор зала с Путиным на самом деле прошел в «теплой, дружеской» обстановке.
Люди спрашивали о том же, но, в отличие от своих предшественников на сцене Дома офицеров, президент не шел против эмоций. Он терпеливо отвечал на все вопросы, даже самые нелепые, даже когда они повторялись по третьему и четвертому разу. Охранники покорно носили из зала записки, и только один раз, когда одна женщина завелась, один из них попытался силой усадить ее в кресло, за что тут же получил публичный нагоняй от президента.
На многие вопросы Путин отвечал: «Я об этом не знал». Или: «Я понятия не имею, но специалисты, которым я доверяю, считают, что…» Сначала такие формулировки вызывали в зале ропот: ведь этот человек обещал отвечать за все. Но потом люди стали реагировать так: «По крайней мере не врет».
Психологи, с которыми я этим вечером снова разговорился, посчитали выступление президента очень грамотным. «Людей подкупила искренность – это во-первых, – сказал профессор Шамрей. – А во-вторых, главный удар взяли на себя Клебанов с Куроедовым. Я не знаю, было ли это запланировано, но если бы встречи поменялись местами, могло бы быть и по-другому».
Еще сыграло свою роль то, что президент приехал не с пустыми руками, а с мешком материальных компенсаций. Семье каждого погибшего – среднюю зарплату офицера за десять лет вперед и квартиру в Москве или Петербурге.
Разговор о компенсациях отвлек людей от беды. Все стали внимательно слушать. Только подвыпивший старик, который встречал президента, время от времени вскакивал с места и кричал: «Непонятный разговор!» Но на него шикали.
Некоторые вопросы были даже откровенно меркантильными. Родственники, которые были друг с другом в плохих отношениях, просили не одну квартиру, а две. Их президент остудил: «Мы не можем на основании этой трагедии расселить весь гарнизон».
Разговор о деньгах прервал женский крик: «Мы забыли о наших мальчиках! Люди, вы что, какие деньги! Мне не нужна квартира, мне нужен мой брат! Он там, я его во сне вижу!» Люди очнулись: «Вы доверяете своим подчиненным?! Они же вам врут! Они специально убили наших мужчин, чтобы скрыть следы своего преступления!»
Такой разговор шел еще долго, президент терпеливо выслушивал, потом сказал: «Я верю академику Спасскому. Он говорит, что все погибли. Есть люди, которые не хотят слушать специалистов. Потому что сердце не дает».
День Путина был кульминацией трагедии в Видяеве. Это был кризис. Уже вечером людям стало легче. Психологи мне сказали, что в ночь на 23-е спали все.
«Курск». Страстная неделя
Призрак «Курска»
Утром по громкой связи родственников пригласили на экскурсию на подлодку «Воронеж». Эта лодка один в один – «Курск». Экскурсию провел лично заместитель командующего флотом по воспитательной работе Александр Дьяконов. Родных провели по всем отсекам, с первого по девятый. Они посидели в спасательной камере, в которой не удалось спастись подводникам, посидели каждый на том месте, где сидел их родственник, вылезли из злополучного люка девятого отсека.
Лодка, которая по размерам равна многоподъездному девятиэтажному дому, поразила людей. В ней есть сауна, бассейн, циркулярный душ, большая кают-компания с рыбками и попугайчиками. Родным погибших наглядно объяснили, почему взрыв не мог произойти оттого, что торпеда якобы застряла при выстреле, и почему не так просто проникнуть в восьмой отсек. Покинув «Воронеж», Мария Яковлевна Байгарина попросила у меня листок бумаги из блокнота и написала для музея подлодки:
«Убедились, что работают на лодках умные, влюбленные в свою работу люди, романтики.
Храни вас Бог, родные.
Желаю вам быть здоровыми, обласканными солнцем и правительством.
Мать своего сыночка Байгарина Мурата, капитана 3-го ранга, который с 1-го класса мечтал о море. И оно его не отпустило от себя».
Эта неделя – страстная, поистине самая страшная, потому что страна не была готова подписаться под этими словами.
На последнюю пресс-конференцию, которую я застал в Мурманске, пресс-секретарь Владимир Навроцкий привел капитана второго ранга, офицера штаба Северного флота Владимира Гелетина. У него на «Курске» остался сын, капитан-лейтенант Борис Гелетин.
А незадолго до этого у Бориса Гелетина умер двухлетний сын, внук Владимира Ивановича. Офицер пришел к журналистам по своей инициативе. Он всю неделю провел в Баренцевом море, участвовал в спасательных работах. Он сказал, что готов поклясться памятью сына, что было сделано все возможное. Он говорил об этом долго, с трудом сдерживая слезы. В ответ он услышал гневное: «Скажите, почему телевизионщикам не обеспечили картинку с места события!» «Не знаю…» – отчаянно улыбнулся Владимир Гелетин.
Упокой, Господи, души рабов твоих и спаси нас, грешных.
Репортаж опубликован в «Известиях» в 2000 году.
Поделись новостью в социальных сетях
