Сейчас много говорят о беженцах. Я тоже расскажу историю, маленькую и никчемную по сути своей. И без всякой нотации и глубокой мысли.
В девяностых годах мама познакомилась с женщиной, матерью большого семейства беженцев из пригорода Ашхабада. Они вместе работали, общались, и так получилось, что общаться, а потом и дружить стали и мы с дочерью этой женщины, моей ровесницей. Всего в их семье пять детей.
Со временем их речь, отливавшая сильным не акцентом даже, а иным выговором фраз, другой тональностью, перестала сильно отличаться от нашей, уральской манеры выговора. Осталась только своеобразная округлость фраз и привычка завершать фразы на высокой ноте. Да дочь свою она время от времени называла «кызым», означающее «любимая». Все праздники, традиционно отмечаемые нами, стали их праздниками, вплоть до широко известных православных. Подросшие сыновья женились на русских девчонках, а дочери вышли замуж за русских парней. Все их дети носят русские имена.
И однажды я поняла, насколько подруга ассимилировалась, стала чувствовать себя здесь своей, когда она, дочь татарки и таджика со звучным именем Зебинисо, рассказывала о том, как они искали кафе.
Живут они с мужем недалеко от Серова. И в один из приездов, переделав все дела, решили они откушать. А поскольку время было еще раннее, ни одно кафе еще не могло предложить им более-менее внятной еды. А она, будучи уже глубоко беременной, кушать хотела сильно и уже даже начинала нервничать. «Мы, — рассказывает, — зашли сюда – еще ничего не готово. Туда – еще закрыто. Зашли в кафе в «Тайге» — а там вообще какие-то нерусские…»