Александр Браун, выживший на Сямозере: «Хочу, чтобы знали всю правду»

Лагерь

В этот лагерь я ездил уже два раза, поэтому, когда нам предложили путевку еще раз, я обрадовался, мне там очень нравилось. Бывали, конечно, не самые лучшие моменты, но мне нравилась программа «Рейнджер» – там надо было выполнять задания, быть активным на занятиях, получить звание рейнджера – активного участника. А звание «золотой рейнджер» означало, что лагерь дарит что-то ребенку. Осенью было военное дело: разбирали и собирали оружие, химзащита, медпомощь первая. Оружие разобрать – это, конечно же мальчика заинтересует. Летом занятия с утра и вечером, квесты или сбегать к вожатым, выполнить их задания и собирать от них значки. Вообще весело! Не все дети, конечно, любили в этом участвовать, кто-то ленился, но мне понравилось.

Поход

Перед походом вечером прислали смс-ку от МЧС о штормовом предупреждении. Мы подошли к вожатым, спросили, почему так, почему нас отправляют в поход при штормовом предупреждении. Нам сказали: «Ребята, успокойтесь, мы разберемся на планерке». От Вадима Виноградова (замдиректора лагеря – прим.ред.) я знал, что бывали такие моменты и раньше, когда лодки заносило на острова, все ждали, пока озеро стихнет, а после этого возвращались в лагерь спокойно. Примерно раз в год такое происходило.

Нашим вожатым поставили ультиматум: либо вы плывете, либо мы вам не ставим зачёт о том, что вы прошли практику: «Мы не подпишем документы – вас отчисляют». Вожатыми у нас были практиканты из Петрозаводского института. Они молодые, быстро находят общий язык с детьми. Вожатые за себя испугались. Но и погода была хорошая, ничто не говорило о беде. На следующее утро мы поплыли…

Понимаете, в лагере было больше детей, чем мест, поэтому надо было какой-то отряд забирать в поход и освободить корпус. В прошлом году, как я помню, было не 250 человек, как рассчитан лагерь, а 450. Некоторые отряды сразу отправились в поход – через 2-3 дня после того, как приехали. А вообще по плану должны все отправляться в последнюю неделю – всю смену учиться грести, учить команды, слушать лекции, узлы учиться вязать.

18-го утром мы отправились в поход. Две канойки, один рафт. На рафте были все основные вещи. Погода была вполне хорошая. Никто уже не помнил о штормовом предупреждении. Те, кто хорошо гребёт, были на рафте – там были еда, вода, вещи.

Маршрут был такой: от лагеря до 5-го пляжа, а от 5-го пляжа – на Змеиный остров, от Змеиного острова – на Коровий остров. И после этого – на лагерь. Четыре дня и три ночи и каждый день менять местоположение. Таня Колесова – дочка друзей – в первый день не пошла в поход, осталась в лагере, у нее гидрофобия. Её потом Вадим (замдиректора лагеря) отдельно привез, и он же с нами поплыл. Первую ночь мы пережили вполне отлично. Приплыли, разбили лагерь, поставили палатки, поели, попили, улеглись спать.

Наутро несколько человек проснулись, развели костер, приготовили кашу на почти остывших углях. Спички были у вожатых, вожатые спали, мы сами развели костер. Вадим сказал: «Ребята, на рафт нужны крепкие парни, которые будут грести». Я очень хотел на канойке, потому что канойка – это очень быстро, но в последний момент я решил всё-таки сесть на рафт, чтобы помогать грести. Привезли из лагеря Таню Колесову, мою подругу, дочь друзей. Я Вадиму сказал: «Таня боится воды, она гидрофобка. Посади её, пожалуйста, на рафт». Она сидела на вещах на рафте, а мы в это время гребли. На канойках, в основном, плыли дети маленькие, то есть с маленьким весом, чтобы побыстрей добрались. А на рафте –парни, которые гребли.

Мне реально повезло. Момент, когда нас сажали на рафт и на канойки, у меня сейчас в голове звучит как: «На рафт садятся те, кто будет жить «. А ведь я реально очень хотел на канойке поплыть.

Глупо было сделано, что на одной канойке были только дети, на второй – двое вожатых – и Люда, и Валера. Я не знаю, это они так решили, или Вадим Виноградов. Но в основном погибли дети, которые были в той канойке, где были только дети.

Канойки за два часа уже почти добрались до Змеиного острова, в последний момент – когда шторм начался – Вадим позвонил и велел им развернуться. А мы за два часа прошли примерно две третьих пути. Еще как минимум километр, если не два, надо было плыть. Но шторм начался, мы уже не справились с управлением, нас начало относить.

Шторм

Когда подул сильный ветер, мы сразу все поняли. Мне лично было наплевать, я просто грёб. Нужно грести, я грёб. Я не пугливый, плыл без эмоций. Больше волновался за Таню Колесову, которой в этот момент было страшно, и даже от маленьких волн она жутко пугалась. Я испугался в самый последний момент, когда нас чуть не разбило о скалы, еще чуть-чуть – мы бы об тот остров, на который высадились, разбились бы. Поднялись сильные волны буквально за минут пятнадцать. Сильный ветер подул, тучи – страшно. Кто-то боялся жутко, кто-то, не понимая всего ужаса, смеялся, радовался волнам, двое просто гребли без эмоций.

Вода была градусов 10-15, наверно, не больше. Сильный ветер и высокие волны. Такой силы был ветер, что когда мы перебирались по острову по скалам, чтобы найти более тихое место, кого-то даже с камней сдувало. Слава Богу, все держали равновесие, никто не упал.

Вадим… Если бы не он, то мы бы разбились о скалы. Он взял командование, потому что дети-то все в панике, да и просто непонятно было, что делать. А Вадим чётко знает, он уже профессионал в этом деле. Кричал: «Ребята, гребите, если хотите жить». Как-то успокаивал кого-то, если надо было. Но ведь он знал, что будет шторм. Он мог бы перенести поход хотя бы на один день. Как инструктору я ему говорю «спасибо», но как администратору – я на него очень зол.

Мы высадились, пошли искать тихое место. Остались я, вожатая Регина, Вадим, который с нами плыл как инструктор и еще один парнишка. Они держали рафт, и я вытаскивал все вещи, чтобы рафт освободить. Потом мы начали перетаскивать вещи. Мы с Вадимом рафт немножко оттащили к более тихому месту – там, где волны так не захлестывают. Привязали к дереву. На тот момент, когда уже все немножко отогрелись, костер развели, кто-то снял мокрые вещи с себя, всё наладилось у нас. И вот тогда перевернулись канойки. У нас всё спокойно стало, а у них всё только началось.

Мы переночевали на острове. Промокшие палатки уже высохли. Было очень много мокрых спальников. Мы как-то расположились, нормально пережили первую ночь. Был сильный ветер, из еды у нас на острове было буквально, чтобы не сойти с ума от голода – бутерброд с огурцом.

На следующий день на острове мы увидели МЧС, они объяснили план нашей эвакуации. Мы уплыли. В этот момент я позвонил сестре Алене на последних десяти процентах зарядки телефона, и первое, что я услышал: «Саша, ты живой?!» – в этот момент я уже сильно перепугался. Она мне рассказала, что произошло с канойками, но была слабая надежда, что это не наши.

Канойки

Я дал трубку Вадиму Виноградову, он сказал сестре Алене, что «у нас другие данные и все дети в лагере и все они доплыли спокойно». Пока нас эвакуировали, я думал, что лучше детям пока ничего не говорить, чтобы ни панику не разводили, плакать не начали, волноваться. Только вожатой Регине все рассказал.

На турбазе мы уже всё узнали. В кадетском корпусе мы увидели детей с каноек. Когда я увидел ребят, первое, что говорили: «Саша, я живой. Саша, я живая».

Юлю Король я увидел первой, потом Стаса, Алину Яблочкову. Они все были с мертвыми лицами. Я впервые видел такое лицо… Нет, второй раз. Когда у нас умерла бабушка, а моя сестра увидела это, она тоже была с таким вот мертвым лицом.

Все тут же пошли по комнатам, плакать начали. Товарищи погибли… В каждой комнате сидели психологи, нас выслушивали. Они честно нам сказали, что были найдены трупы – все 14 трупов. 26 числа нашли последний труп.

Мальчик Женя с одной из каноек действительно позвонил и сказал, что так и так, попали в шторм. Ему было сказано: «Мальчик, не балуйся». Это видел Дима Король, который тоже там был на канойке. После этого ребята друг с другом попрощались. Уже пошли огромные волны пошли. Дима Король сказал Артёму Некрасову: «Прости меня за всё. Прощай. Ты был хорошим человеком». Дети уже реально были готовы к смерти. Даже те, кто выжил – это как всё равно, что тебя повесят, а верёвка порвется. У тебя уже шок, ты уже готов к смерти… Не дай Бог кому-нибудь еще такое пережить.

Когда я был в кадетском корпусе, мне позвонил папа Димы Воробьёва и спросил: «Можно поговорить с Димой? Что с Димой?» – а мальчик погиб, и меня начало трясти. Говорю отцу Димы: «А Дима погиб». Я слышу истерику на заднем фоне. У папы голос уже такой… Не описать словами… Первую ночь я не мог спать.

Юля Король

Юле Король 13 лет, у нее брат-двойняшка Дима Король, который тоже был в лагере. Во всех СМИ, кстати, показали не Юлю Король, а девочку Наташу из нашего отряда. Как только перевернулись канойки, она упала под воду и пошла вниз. Потом начала молиться и её вытянуло наверх. Она попыталась кого-то спасти, но их уже относило течением.

Она видела смерть некоторых детей, когда их разбило об скалы. Она взяла одного мальчика на воде – живого, а на сушу положила мертвого. Еще одного она взяла, он ей сказал «спасибо» и тоже умер. Она спасла одного или двух мальчиков, если бы их не увидели, то они могли бы тоже умереть от переохлаждения.

Когда Юля была в другом лагере, она увидела, как старшие семилетнего мальчика топят. Мне говорили, что вожатый всё это видел, но просто отвернулся и ушел. Она спасла этого мальчика, откачала. Если б не она, этот мальчик тоже бы погиб.

Юля пыталась помочь вожатому Валере, а он тянул детей на себе. Если бы не он, то было бы больше смертей.

Насколько это жутко. А когда мы были в аэропорту, она сидела и себя винила в их смерти, что она не смогла их спасти. Мы с психологами пытались её успокоить, но она эмоций вообще не проявляла, мертвое лицо просто.

Когда нас отправляли в Москву, я пытался находиться рядом с Юлей. Ребята к ней подходили, её успокаивали, потом уходили. Но Юля была без эмоций, она до сих пор в шоке. Сейчас она в больнице, рисует жуткие рисунки, а рисует она хорошо…

Меня очень обрадовало, когда она улыбнулась. Когда мы ехали уже в Москве, она в последний момент улыбнулась. А так она долгое время находилась вообще без эмоций. Это страшно увидеть ребенка, вообще человека без эмоций на лице. Все говорят: «Поплачь», – а она не хочет. Она говорит: «Я уже поплакала». «Посмейся», – пытаюсь её развеселить. А она: «Я уже посмеялась». Говорят: «Съешь печеньку». А она: «Да я уже не хочу».

Вожатая Люда тоже спасла скольких смогла. Мне очень стало обидно, что вожатых после этого поливали грязью и говорили, что это они виноваты в смерти детей. Люда лежала в больнице после этого, сейчас она уже дома, с ней уже всё хорошо.

Журналисты

Самое жуткое, что всё это время были журналисты. Где бы мы ни были, всё время они. Едем в автобусе в кадетский корпус, проезжает мимо машина, фоткает нас. Входим в кадетский корпус – толпа журналистов. Вылезаю из лодки МЧС, тут ко мне подъодит журналист и спрашивает: «Ты знаешь, что произошло на канойке? Ты знаешь, что дети погибли, твои друзья погибли?» Я-то знаю. У меня и так шок, и мне такое говорят. В любом случае, ты надеешься на лучшее, надеешься, что это не твои друзья, что все это ошибка, что данные еще не подтвердятся.

В лагере я примерно раз в три дня звонил домой. Перед походом у нас буквально за 2-3 дня ограбили корпус, и некоторые остались без связи – без телефонов. Родителям разослали памятку: «Ваши дети будут в походе «. Некоторые дети звонили родителям, просили медсестру оставить их в лагере. Если ребенок хотел, мог остаться или с другим отрядом или в лазарете

Родители обо всем узнали только из новостей. Большинство детей были без телефонов, кто-то оставил в лагере, кто-то засунул в сумку и не мог туда залезть, а у кого-то они разрядились. У меня был переносной аккумулятор, я его отдал вожатому – инструктору Вадиму, – чтобы он держал связь с лагерем, для него это было важнее. А свой телефон просто включал в момент связи и выключал. Я позвонил домой, попросил папе ничего не говорить, чтобы не пугать. А потом из новостей родители уже узнали о гибели детей. И сестра моя тоже услышала эту новость – а у меня телефон выключен. Мы с ней говорили, но непонятно же, когда произошла катастрофа. Папа четыре часа не мог со мной связаться. У меня телефон выключен, чтобы батарейка не разрядилась, и связи со мной нет. Сестра едет на дачу, тоже у нее истерика – восемь остановок проплакала. Потом их вызвали встречать «детей» из лагеря ночью – но это были не мы, а груз-200, как я понимаю. Очень было страшно.

***

Я хочу, чтобы люди знали правду. Потому что мне очень стало обидно, когда вожатых обливали грязью, что они думали о собственной жизни, что они виноваты в том, что дети погибли. Когда вместо Юли Король показали другую девочку. Поэтому я и даю интервью журналистам. Сейчас мы все общаемся, у нас есть общий чат, с вожатой Людой я поддерживаю связь.

Текст: Александр Браун , Анна Данилова, 11 июля 2016 год.

Источник: Pravmir.ru