Я не люблю, когда ходят по газонам. Я не люблю, когда устраивают лагеря и разводят костры в горной тундре, тем более, когда там происходят массовые мероприятия. Мне кажется, что эти места существуют не для этого. И не люблю, когда оперные певцы поют на стадионах, а София Ротару – в цирке.
Константин Возмитель. Фото: Анна Квашнина
Я не люблю, когда в здании храма устраивают общежитие или баню, а в здании бани показывают кино. Я не люблю, когда гоняются на джипах-внедорожниках по парковым лесам и по дикой степи. Я не люблю, когда устраивают футбольный матч на Северном Полюсе. Я не люблю, когда в лесопарковой зоне Североуральска устраивают свалки, а пойму реки застраивают гаражами. Я не люблю, когда на черноморском побережье строят нефтяной терминал, а на Байкале – целлюлозно-бумажный комбинат. Вы не понимаете, почему я поставил все эти примеры в один ряд?
Вы не понимаете, какой вред может нанести мальчик, который пробежал по газону. А 10 мальчиков? А 1000?
Однажды на бульваре Моисеева я видел, как мальчишка катался на велосипеде по свежевскопанным краям газонов, по невзошедшим еще цветам. Одна женщина сделала ему замечание. Родители мальчика, отдыхавшие рядом на скамейке, так наорали на эту женщину, что вы бы слышали! Слышали? И не раз? А, так вы и есть те родители?… А велосипед то детский, тьфу – пустяки. И мальчик милый такой, в шортиках. Это он потом будет проектировать каналы для переброски северных рек, подписывать «решения» и «разрешения» на строительство химкомбинатов и особняков в охранных зонах водоемов, а на досуге участвовать в горных марафонах и авторалли по льду озер, по природным паркам, это он отдаст под нож последние леса, отстреляет последнего тигра, распашет последние степи.
Впрочем, вовсе не обязательно. Я не претендую на истину. Но все это звенья одной цепи. Кто-то в детстве не отшлепал его по попке, приговаривая: «Нельзя!»
…так я оказался в роли террориста. Информационного. Помнится, несколько лет назад газета «Наше Слово» опубликовала мои соболезнования редким растениям Конжака по случаю проведения марафона. Никакого резонанса моя тревога за них тогда не вызвала.
Чем же еще всколыхнуть текущее в «единственно верном» направлении общественное мнение? Впрочем, бомба «дурдом на выгуле» (за которую я извинился в первой же строчке, но не будь этих двух слов, уверяю вас, никто бы не заметил статьи и никакого резонанса бы не было) громко бахнула, никого, однако, не зацепив.
Я нисколько не сомневался в том, что большинство марафонцев замечательные люди, лучшие, чем многие из тех, кто не в силах оторвать свой зад от дивана, а глаз от телевизора. И не говорил того, что там все так плохо. От чего же? Наоборот, очень хорошо. Далеко не каждый оценит, что значит, когда тебя подвозят, когда для тебя расчищен маршрут, когда ты бежишь налегке, и когда тебя ждет готовый обед практически в любой точке, медицинская помощь и оперативная связь.
Уж поверьте, я хорошо знаю цену таким вещам, и уверен, в денежном выражении они весят гораздо больше того, что берут организаторы марафона с участников за услуги. И куча благодарностей организаторам и тем, кто им помогает, за это.
А какая редкостная для Урала была в тот день погода! Наверху в такой зной, когда под снежниками скапливается талая вода, – просто рай, и другого мне, лично, не надо! Понятно стремление организаторов стать «лучшим марафоном». И резервы для этого есть немалые. Например, можно проложить трассу для инвалидов, хотя бы небольшой участок, с подъемом наверх по канатной дороге.
На память приходят Чегет в Приэльбрусье и гора Железная в районе Кавказских минеральных вод. И приют наверху на случай непогоды. Я, хоть и не инвалид пока (не удивлюсь тому, что у кого-нибудь из возмущенных и совсем не худых спортсменов-марафонцев возникло желание чего-нибудь открутить мне или выдернуть), но с удовольствием посетил бы сей приют, и не побрезговал для этого канаткой. Все потому, что случалось мне, приходилось спать, придавленным сверху рюкзаком, от мошки и от бессилия уткнувшись мордой в мокрый мох. И, очнувшись минут через сорок, продираться дальше через шкуродер карликовой березки. И знать, что ни тропы, ни связи, ни медиков, ни жратвы, для тебя тут не приготовлено. И там, куда ты идешь – тоже. А вертолет улетел два дня назад, выбросив тебя в тридцати чавкающих болотом километрах от палатки, а значит, еще пять суток тебя не спохватятся.
А все приключение не для того, чтобы «покорить, преодолеть, приобрести» и т.п, а для того только, чтобы «снять поправку за редукцию» в направление на «тригапункт», тридцатиметровый деревянный «сигнал» которого построен лет тридцать назад, и обветшал настолько, что отработать его без нарушения техники безопасности невозможно. И невозможно не отработать. И по полгода такого «экстрима» без выездов на «материк». Это я теперь знаю такое слово, «экстрим», а тогда – работа как работа, или – пахота. Но не об этом я. Давно это все было, «и неправда»…
Знаете, природа, особенно на Урале, уже настолько оттеснена человеком, загнана в болота, на холодные вершины, что только там еще и сохранилась. И любое наступление на нее мне кажется безнравственным. В таких условиях проведение каких-либо массовых мероприятий на нетронутых, неосвоенных пока территориях, – это действие в убыток природе. Вы не видите, и не увидите, какой урон наносится дикой природе присутствием человека. А от присутствия сотен людей. Тысячи?
Видеть – это не свойство глаз, это свойство души, сердца. Вы противопоставите мне рекламные проспекты национальных парков, единственной целью которых является завлечь все большее количество посетителей с кошельками?
Быть может, кто-нибудь «обратится сердцем» к Конжаку, и скажет на приглашение поучаствовать в массовом забеге на его седую голову – да ну его, извини уж. И выберет свой маршрут, свой день и час, чтобы прийти к вершине, и побыть с ней один на один. Вот тогда откроется Конжак, и поведает много интересного.
Закрой глаза, распахни сердце, и – слушай. И дед, взяв с собой в такой поход внука, научит его гораздо большему и лучшему. Маленький участник марафона, заплатив какую то сумму, получает максимальный на этот момент доступ к услугам и ресурсам. А, став взрослее, он потребует еще больших услуг и ресурсов. Когда в его руках окажутся большие деньги – никто не сможет ему в этом отказать. И потечет Иртыш в Каспийское море, и увезут Шемур в город Кировград, а на Валааме построят аквапарк и расстреляют последнего оленя. Ну и что, что последний? Тем выше цена за его голову.
Вы заметили хоть, внизу ли, свысока ли, как сжимается кольцо вырубок вокруг почитаемого Вами Конжака? Не долетела ли до Ваших ушей взрывная волна с Валенторского карьера? И вот Вы вернулись с марафона. К своим делам, проектам, решениям. Каким будет след на земле от этих дел? Новые карьеры, вырубки, грандиозные проекты по преобразованию природы? Что тогда толку от того, что вы «бегали на Конжак»? – «дурдом на выгуле…».
Не запретить марафон. Но остановиться и задуматься, и черт с ним, бежать дальше. Но задуматься. Но постоять. Сегодня важно хотя бы это, потому что этого никто не делает! Потому что вся жизнь – марафон. За славой, за квартирой, за любовью, за машиной, за карьерой, а за финишной чертой – деньги и власть. Остановился – отстал!!!
Вау, когда народ умом петляет, – это оччень нехорошо-с. И выходит, что кандидат в дурдом единственный, я то есть, посмевший встать на пути многосотенной группы единомышленников, весело бегущей в одном направлении. И, если я «посеял смуту» в стройных рядах марафонцев, то, может, не так это и плохо? А на марафоне Вы меня не увидите. Если, по Вашим меркам, из этого следует, что я не люблю Конжак, не ценю его красот, не уважаю спорт, «плюю» в организаторов, пусть. «В далеком северном краю я обрету былую веру. И жизнь иначе раскрою, не примеряя чью-то меру». Поменяю в стихах В.Соколова будущее время на прошедшее, и подписуюсь.
Поделись новостью в социальных сетях
