Дома бьют

— Никогда не думала, что буду говорить на эту тему от первого лица, — говорит моя собеседница, глядя в стол. — Что муж, которого я всегда очень сильно любила, однажды поднимет на меня руку. И я буду перед уймой совершенно незнакомых мне людей выворачивать грязное семейное белье. Но, вот… Имею то, что имею.

Мы в то утро поругались. Мы вообще часто ругались в тот период. Причиной были всякие разные мелочи вроде несвежего хлеба. Ну и поводы посерьезней. А тут мы просто орали друг на друга из-за какой-то ерунды. Наша маленькая дочь, которая во время скандалов начинала плакать и тем самым обычно их купировала, в тот раз молча наблюдала за происходящим. Мы перешли к взаимным оскорблениям, и тут меня муж ударил со всей силы по лицу. Потом снова и снова. Повалил на диван и начал бить кулаками по телу, потом ногами. Вначале я была в шоке. А потом вместе с болью почувствовала дикую злость и начала сопротивляться. Только что я могла сделать со своими 60 килограммами веса против 100-килограммовой туши? Единственным моим оружием были длинные ногти, поэтому я начала его царапать.

В общем, не буду я вас утомлять подробностями. Однажды это все закончилось, и он ушел их дома. Ненадолго, правда, до вечера. Как только он молча улегся перед телевизором, я собралась и пошла в травмпункт снимать побои…

Моя собеседница начинает кусать кулак в попытке унять накатившиеся слезы.

— Извините… Я пришла и на вопрос, что случилось, рассказала, что меня избил муж и, вот, собственно, я здесь, чтобы зафиксировать травмы. Никого мое заявление не удивило. Наверняка у них каждый день такие ходят. Медсестра привычным жестом достала новую карточку и предложила мне продемонстрировать синяки. Вот тут, тут, под брюками, — она проводит по телу, показывая, места, по которым ей досталось от супруга. – Лицо врач изучил, спросил, не кружится ли голова, не тошнит ли. Голова кружилась, но не сильно. Когда медсестра прекратила делать записи, то сразу набрала номер дежурного и сообщила о криминальных побоях.

Ошибка моя, которую, так думаю, я совершила в дежурной части, была в том, что я не стала громко рыдать, снова рассказывая о том, что же со мной произошло. Я прекрасно понимала, что ему, полицейскому, опрашивающему меня, глубоко наплевать на самом деле на то, что там у меня произошло. Он просто делал свою ежедневную работу, подробно опрашивая и так же подробно записывая. Это я тут сижу, всхлипываю, а там я была сама сдержанность, местами даже пыталась шутить, хоть и погано на душе было. Потом я узнала, что во время допросов полицейские делают в документах пометки о том, как вел себя человек во время беседы с ним. И сейчас я так понимаю, что выглядела я так, как будто надеялась посадить мужа за решетку из-за своей какой-то мелочной выгоды.

— А что вы хотели на самом деле? – спрашиваю рассказчицу.

— Что я хотела? Вы знаете, я защиты искала. В тот момент, когда за мужем, только что избившем меня, закрылась дверь, я поняла, что ни в коем случае нельзя оставлять это просто так. Нельзя прощать. Прощу – в следующий раз он меня изобьет еще сильнее. А в третий раз вообще убьет. И детей бить начнет. И еще. У меня ведь нет родных. Нет, не так. Они у меня есть, но не настолько близкие, чтобы рассказать им о произошедшем. И они уж точно не пойдут разбираться с моим мужем. А у мужа полный комплект – родители, родня. И они усиленно начали внушать ему, что он дико прав, а я сама виновата. Потом мне не раз припомнили, что я пошла писать заявление в полицию. Мол, мусор из избы выношу. А мне нисколько не стыдно почему-то. Это, наверное, неправильно…

Она заглядывает мне в глаза в поисках ответа. Я пожимаю плечами.

— И вот, я хотела ему показать, что, нифига, не буду я молчать и терпеть. Очень наделась, что ему дадут хотя бы трое суток ареста…

Ну и вот, в полиции меня заново опросили, все запротоколировали, назначил явку к судмедэксперту, я вернулась домой. Весь вечер мы молчали. И на следующий день не сказали друг другу ни слова. Вечером второго дня к нам приехала молодая женщина-участковый. Прошла на кухню, позвала моего супруга и начала опрос. Уже третий. Как, куда, сколько раз. Спрашивала мужа: «Вы что, выпимши были?» А он: «Нет, я был совершенно трезвым». Он вообще редко и мало пьет.

Опросила, записала, сделала супругу внушение, мол, негоже женщин бить. И мне бы, дуре, хотя бы здесь, взять да разрыдаться. Стою, сдерживаюсь и лыблюсь, как дура. Да, вот как вы сейчас… Ой, извините, что-то я не то опять…

Спросила, когда я пойду к судмедэксперту. Ответила ей, вот, на завтра направление.

Назавтра пошла я «снимать побои» уже к эксперту. Он сидит в здании полиции, вход вот там у них, где написано «Динамо». Прихожу, а у его дверей топчутся четыре дамы разной комплекции, и техничка пол моет. Вымыла, приносит нам стулья, нате, мол, девочки, присядьте. Жалеет, видимо, тех, кто сюда приходит. У одной мочка уха заклеена пластырем. У остальных я ничего не могла рассмотреть. Холодно было, все в одежде.

Дверь у судмедэксперта хилая, все разговоры слышны в коридоре. Поэтому, когда я вошла в кабинет, старалась говорить потише. И снова: как, чем, куда, сколько раз. Мне самой, кстати, скоро тридцать два исполнится, а судмедэксперт и его помощницы, что сидели в его кабинете, были моложе меня. Очень неприятно было рассказывать. И показывать.

На следующий день мне позвонила следователь, пригласила на встречу. Разговаривали в проходном кабинете на шесть столов. Кроме нас в нем было еще человек пять. Я, когда отвечала на вопросы, специально понижала голос, чтобы она тоже говорила потише. Но бесполезно. Это мне было стыдно, что я оказалась в такой ситуации, а для нее эта ситуация рядовая, она просто работает.

Красной нитью, проходившей через весь наш разговор со следователем, была мысль о том, что 99 процентов женщин, написавших, как и я, заявление на своих мужей, чуть позже забирают его, не доводя дело до суда. «И ничего стыдного в этом нет — неоднократно подчеркивала она. – Вы намерены продолжать следствие по делу?» Я подтвердила, что да, намерена. И снова: как, чем, куда, сколько раз. Был ли в состоянии алкогольного опьянения? Разве это имеет какое-то значение? В итоге попросила передать супругу повестку на завтра.

Потом мы с ней несколько раз созванивались. Она снова напоминала о том, что еще не поздно забрать заявление. «Даже в суде когда будете, ровно до того момента, как судья удалится в совещательную комнату, вы можете прекратить дело, сказав, что прощаете супруга. А после все будет зависеть уже от решения суда». Я спросила ее, какие приговоры обычно бывают в таких ситуациях. Она мне ответила, что чаще всего – исправительные работы или штраф. «Виноват мужчина, а наказывают семью — вдохнула она, давая понять, что разделяет мои мысли о том, что и так небогатый наш семейный бюджет будет окончательно подорван. – И еще, вы не забывайте, у него в итоге еще и судимость будет. А если ваши дети однажды захотят в банке или в ФСБ работать? Не возьмут – папа «привлекался», и не важно, что не за кражу или убийство. Бывали случаи, что по этой причине даже визу не давали…»

Ну, естественно, тут я задумалась о будущем наших детей. Ни у меня в роду, ни у мужа судимых не было и, надеюсь, не будет. Еще какое-то время пометавшись, я написала заявление, что дело прошу прекратить, поскольку мужа простила. Хотя не простила я его. До сих пор не простила. Но не будешь же писать об этом в заявлении, правильно, кому какое дело есть до моих чувств и отношений с мужем?

Следователь посоветовала: «Запишите себе где-нибудь дату избиения. Если это случится во второй раз, вам необходимо будет назвать ее, это дело подошьется к новому. Вы и второе свое заявление сможете потом забрать без последствий. Но если он третий раз поднимет на вас руку, то тут от вас уже ничего не будет зависеть, и заявление вы забрать уже не сможете. Дело будет рассматриваться как истязание, а это совсем другая статья и другая мера наказания, вплоть до реального срока».

Не было бы у нас детей, я бы обязательно довела дело до конца, уж поверьте. А тут… Столько последствий.

Как-то, спустя несколько дней после того случая он придавил меня локтем к дивану и сквозь зубы процедил, что сейчас будет по каждому поводу бить меня. «А что, сейчас модно бить женщин?» — спрашиваю его. «А ты не женщина» — он явно был взбешен, и я вдруг почувствовала, что стоит произнести одно неосторожное слово, и история повторится. Моментально собравшись, я начала его быстро спрашивать: кто я в таком случае, по его мнению? Что он придумал для себя, какие оправдания? Мол, что бы ты там не выдумал, я все равно останусь женщиной на голову ниже и как минимум на тридцать килограммов легче. И физически слабее. Спрашивала, может, тебе для пущей крутости детей избить, они еще слабее? Я до сих пор удивляюсь, насколько вовремя были сказаны эти слова. Он отпустил меня и с тех пор даже не порывался применить силу. Тем более, когда я ему рассказала о том, что на третий раз он получит реальный срок.

С мужем живу до сих пор. Все собиралась развестись, да то работы выше крыши, то командировка, то он вдруг глобальный ремонт дома затеял, вроде, что уж теперь тяжбы судебные затевать. О том, что заявление забрала, не говорила ему несколько месяцев.

Вот рассказала вам свою историю, а вы наверняка сидите и думаете: а ведь у других ситуации похуже бывают. Мой-то синяков наставил, да потом больно было рукой работать – по плечу бил. А другим ведь зубы выбивают и головы раскалывают. А тут я такая со своими несерьезными травмами. Хотя, с другой стороны, выбитые зубы наверняка начинаются вот с таких «безобидных» случаев.

Нет, все-таки я правильно поступила. Мы по-прежнему время от времени ругаемся, куда без этого. И оба, похоже, стараемся не распаляться, боясь, что не сможем совладать с собой. А если он начинает «заводиться» самостоятельно, мне хватает ума несколько раз спросить его, чего он, мол, этим добиться хочет. Он как будто остывает. Все-таки его сильная сторона в том, что он способен вовремя очнуться. И мы оба прекрасно понимаем, что, повторись эта история – я снова пойду снимать побои и давать показания, каким бы противным не было это занятие. А в третий раз пойду — он «сядет». А я, если честно, не хочу ему судьбу ломать. И детям нашим не хочу. А он тем более не хочет. Поэтому мы сдерживаемся, даже когда нам очень хочется сказать все, что думаем друг о друге.

Ах, да, совсем забыла сказать. Самое смешное в этой ситуации было то, что он ведь тоже ходил к судмедэксперту, показывал «раны», нанесенные моими ногтями. «Он 17 глубоких царапин насчитал. И рука у меня сильно болела, работать не мог целый день. Я мог бы в свою очередь написать на тебя заявление, да пожалел тебя, дуру, и детей наших пожалел» — кричал он мне. Вот так-то вот, оказывается, при сопротивлении особо не сопротивляйтесь, а то из жертвы можете превратиться в обвиняемого. – Она криво улыбнулась.

— Не знаю, зачем вам рассказала обо всем этом, никому ведь не рассказывала. Написать? Ну, напишите, только имена не указывайте…