Проект «Бессмертный барак», поставивший целью опубликовать и сохранить память и воспоминания, рассказы и фотографии, документы и свидетельства страшного периода нашей общей истории — репрессий, поставил текст, касающийся Серова.
Его написал «Почетный работник угольной промышленности», Лауреат Государственной премии СССР, доцент и полный кавалер знака «Шахтёрская слава» Роберт Ридель, которому в детские годы довелось побывать ссыльным, а потом и детдомовцем.
О времени, проведенном Робертом в Серовском детприемнике НКВД — этот текст
Публикуем воспоминания дословно:
«До Серова я ехал несколько часов. Вагон был переполнен, приходилось стоять, и рядом со мной стоял пацан, ехавший куда-то в сторону Нижнего Тагила. Мы разговорились, но началась проверка документов, и пацана задержали – он предъявил какую-то справку с протёртыми до дыр углами и со свежей датой.
— Дата подделана, — сказал солдат-стрелок и передал мальчишку другому стрелку. Потом он просмотрел мои бумаги и вдруг сказал:
— Ты из Тюхтета? Я тоже оттуда. Где ты там жил? Это недалеко от наших, ты должен знать моего Вовку!
Сына его я не вспомнил, но не решился в этом признаться и как мог отвечал на его вопросы, что-то рассказывал про Тюхтет, в котором он, видно, давно не был. Довольный, что я напомнил ему родные места, он похлопал меня по плечу и пошёл по вагону дальше. Наконец наш поезд прибыл в Серов. У меня было пятнадцать рублей, которые дала мне тётя Шура. Рядом с вокзалом находился кинотеатр и я решил сначала сходить в кино. Там я впервые посмотрел американский фильм – цветной боевик с голубым океаном, зелёными пальмами и тайфуном (кажется, фильм назывался «Ураган»). На привокзальном базарчике я купил шаньгу и чекушку молока. Шаньгу я съел тут же возле прилавка, запил её молоком и, вернув пустую чекушку, отправился искать детприёмник. Нашёл я его быстро – он находился недалеко от вокзала.
Роберт в детстве. Фото: проект «Бессмертный барак».
Подойдя к нему, я увидел высокий кирпичный забор с колючей проволокой поверху, глухие ворота и проходную, в которой сидел охранник. Посмотрев моё направление, охранник пропустил меня через проходную. Я оказался в небольшом дворе, в глубине которого находилось серое здание. У его входа стояла группа наголо остриженных мальчишек в серых халатах. Увидев, что я пришёл без милиционера, один из них сказал:
— Идиот, сам пришёл!
Это заведение официально называлось «Детский приёмник-распределитель при железнодорожном отделении милиции станции Надеждинск» (так раньше назывался город Серов). Сюда собирали беспризорников, которых милиция снимала с поездов и вылавливала на вокзалах. Многие из них были бывалыми бродяжками, умевшими и попрошайничать, и воровать. Документов ни у кого не было, у каждого была придуманная семейная история, многие называли вымышленные фамилии. Тот, кто постарше, старался снизить свой возраст, так как сюда принимали только до 14-ти лет. Более старших увозили в ФЗО (школы фабрично-заводского обучения) или передавали на какое-нибудь производство. Легенды, придуманные беспризорниками, здесь вынуждены были принимать на веру и только их возраст определяла специальная медицинская комиссия. Я был крупнее сверстников, и, несмотря на то, что у меня были все документы и мне было только 12 лет, меня пытались отправить учеником на обувную фабрику. Но я сказал, что пришёл сюда сам, что хочу учиться в школе, и, если меня не отправят в детдом, я сбегу. После этого от меня отстали.
Беспризорники были самых разных национальностей, и среди них, наверняка, были немцы. Но кто же в этом сознается? Только про меня было известно, что я немец. И меня невзлюбила одна из надзирательниц, крупная женщина с очень сильным косоглазием. Когда на вечерней поверке она кого-нибудь отчитывала, уставившись на него своим глазом, на другом конце строя поёживался пацан, на которого смотрел другой её глаз. Она постоянно цеплялась ко мне, стремилась как-то задеть. Она могла громко сказать:
— Ну, ты, фриц, иди сюда!
или:
-Эй, немчонок, встань в строй!
И пока я был в детприёмнике, она продолжала меня травить. И, как я понял из её намёков, попытка отправить меня на обувную фабрику была её же затеей. Другие надзирательницы были обыкновенными женщинами и, понимая, что я не шпана и не уголовник, относились ко мне хорошо — расспрашивали откуда я, где мои родители. Они разрешали мне выходить за ворота и брать книги в городской библиотеке, которая обслуживала и детприёмник. И я проводил часы за чтением книг. Кроме чтения, заняться здесь было нечем, и ребята целый день слонялись без дела – школьных занятий не было, играть было негде из-за тесноты. Надзирательницы нами не занимались – их задачей было следить за порядком. Только иногда они разучивали с нами военные песни и марши, постоянно звучавшие по репродуктору в эти последние дни войны.
Каждые десять дней нас водили в городскую баню и для нас это было большим событим. Перед походом в баню мы снимали серые халаты и одевали, так называемые, «американские подарки». Эта заграничная детская одежда имела яркую и пёструю окраску, была диковинных фасонов с разными замочками и блестящими пуговицами. Многим она была не по размеру – кто-то с трудом влезал в красный вельветовый комбинезончик, один из младших запахивал на себе оранжевую кофту, подпоясываясь шнурком, кто-то подворачивал штаны в крупную клетку. А девчонки специально искали что-нибудь «понаряднее». И вот толпа серолицых, наголо остриженных мальчишек и девчонок в разноцветной иностранной одежде нестройно вышагивала посреди улицы, громко распевая военные песни. Наша колонна привлекала всеобщее внимание. Смеясь и что-то выкрикивая, за нами двигались городские мальчишки. Улыбаясь, останавливались прохожие. Произведённым эффектом были довольны наши надзирательницы –«заграничное» одеяние должно было демонстрировать наше благосостояние, а громкие песни – высокий уровень их «воспитательной» работы.
Прошёл апрель, наступил май. В День Победы, 9 мая, все мы радовались окончанию войны. Теперь всё изменится к лучшему и я мечтал, что скоро встречусь с родителями и мы опять будем вместе… Время тянулось, а меня никуда не направляли.
В 2011 году я рассказал про эту историю на одном из интернет-форумов. При обсуждении мне прислали фотографию страницы из семейного альбома и следующий текст:
То самое фото. Все фото: сайт проекта «Бессмертный барак».
«На фото работники серовского детприёмника НКВД, 1945 год. Фото из альбома моей тёти (умерла в прошлом году). Она крайняя слева — подпись А.Г.З.(Агния Григорьевна Золотарёва). Она из семьи спецпереселенцев, из станицы Морозовской. Выслана из Донской области в 1930 году в Свердловскую область. Там пару лет их гоняли с места на место. Потом оставили в Серове. Вернее, бабушка с детьми была в Серове, а дед, в основном, на лесосеках. Там жили до 1955 года, потом переехали в Бугуруслан Оренбургской области. Реабилитированы в 1993 году».
Фотография страницы из старого семейного альбома. Видна с трудом читаемая надпись «Работники детприёмника НКВД».
Приславший добавил, что начальник детприёмника (на фото в центре наверху) и есть, по его мнению, та косоглазая, о которой я рассказывал.
Я не знаю, кто прислал мне эту фотографию, на форуме он был под странным псевдонимом — Kraskopult. Только и узнал, что он из Москвы. А его тётя, Агния Григорьевна Золотарёва, была, как я полагаю, из семьи репрессированых казаков. К такому выводу я пришёл, исходя из времени (1930 год) и места высылки семьи (станица Морозовская).
Смотрю на страницу из старого альбома, пытаюсь узнать мою гонительницу. Да, это она, тогда воспитательница, а на снимке начальник, уже потом дослужилась. Я не держу на неё зла , и не только потому, что прошло много лет и я не знаю её судьбу. Из простых людей она единственная, кто преследовал меня из-за национальности. Преследовала, и многие годы власть, система, а люди – нет, по крайней мере, больше мне с такими не приходилось сталкиваться».
Автор — Роберт Ридель.
Насколько нам известно, сейчас Роберт Ридель живет в Германии. «Глобус» пробует связаться с ним.
К теме вернемся.
Поддержать проект и добавить свою историю можно здесь.
Поделись новостью в социальных сетях
