Екатерина Пархоменко, независимый журналист, побывала в Киеве. По просьбе «Глобуса» она рассказала о том, что увидела в столице Украины.
«В вагоне я ехала одна – пожилой проводник не в счет, он все время спал. Друзья напутствовали меня всякими шутейными и не очень страшилками про нестабильную Украину и ненависть к русским – понятно, что я нервничала.
Первой украинкой, встретившейся мне на пути, была таможенник Светлана, поднявшаяся в вагон в Конотопе по своим служебным делам. Выяснив, что декларировать мне нечего, она перешла к тому, что ее интересовало гораздо больше: когда начнется война.
«Танки стоят от нас в полутора километрах, а ну как они двинутся – что делать-то?», – говорила Светлана, внимательно глядя мне в глаза, видимо, в надежде узнать ответ. Но ответа не было. Все, что я могла – это ужасаться перспективе движения русских танков на Украину вместе со Светланой.
Этот вопрос про войну возникал в любом киевском разговоре на самую обычную тему – про детей, например, куда их отправить на лето, или про хозяйство. Немолодой таксист немедленно опознал мой московский выговор, но против ожидания не отнесся ко мне как к врагу – наоборот, всю дорогу что-то рассказывал об улицах, по которым мы ехали (вот здесь Гашек начал писать бравого солдата Швейка), сбиваясь на все тот же вопрос – когда начнется война. «Украина – не Россия, – все повторял он, – нам царь не нужен».
Только что аннексированный Крым был упомянут замечанием «так им и надо, пусть поживут под Путиным, сами все увидят». Я что-то нечленораздельное мычала в ответ. «Вот у меня племянник в российской армии служит – это что, он в меня стрелять станет? А ведь мы так просто не сдадимся Путину, хорошо бы, он это понимал».
Пешая прогулка по Киеву начинается с Крещатика, выметенного, что хата у хорошей хозяйки – ни бумажки, ни окурка не видно, я свои тщательно складывала в карман, пока не нашла урну. Ближе к Майдану Незалежности улица уставлена огромными армейскими палатками с табличками – Краматорск, Донецк, Коломия, Днепропетровск, Харьков – все больше названия из восточной, казалось бы, русской Украины.
В Киеве чуть дальше от Майдана жизнь течет в обычном русле. Фото: Екатерина Пархоменко.
На конструкции, сооруженной в качестве новогодней елки, да так и остающейся пока на Майдане, плакаты – взгляд невольно привлекает знакомое лицо российского президента и надпись: «Любим русских. Презираем Путина».
Пробираемся через баррикады дальше, к месту столкновений протестантов с «Беркутом» – на Европейскую площадь и начало улицы Грушевского. То тут, то там большие стенды с фотографиями убитых на Майдане, возле них горы цветов. Их называют «небесной сотней», тех, кто погиб под пулями – первым погиб армянин, вторым белорус. Тут как-то смешно говорить об украинском шовинизме – украинец каждый, кто сам так считает, поясняет Люба Мызина, моя спутница, домохозяйка из Одессы.
Обитатели палаток заняты хозяйственными делами, двое мальчишек-подростков играют в настольный футбол. В воздухе носится запах дыма. Самым страшным в дни Майдана были бродившие вокруг банды так называемых «титушек» – нанятых за небольшие деньги бандитов. Они нападали ночами на майдановцев, били, грабили, захватывали в плен. Отличали жертв по запаху дыма – одежда пропитывается моментально даже сейчас, когда горят изредка только бочки-печки, а тогда же баррикады из шин пылали.
На Майдане пока не разбирают баррикады. Фото: Екатерина Пархоменко.
Об этом мне рассказывает Ира Вайсберг, преподаватель, переводчик, дочка военного врача. Одесситка Люба Мызина – тоже дочь советского офицера. Откуда бы у этих женщин, выросших по военным городкам по всему СССР, украинский патриотизм, думала я. Однако, когда они говорят «наша страна» – они говорят именно об Украине.
«Сначала нас сплотил Янукович. А потом ему на помощь пришел Путин – тогда мы поняли, что с нашими разногласиями с правыми, со свободовцами мы разберемся потом, – говорит Ира. – Сначала нам надо нашу страну отстоять».
Разногласия есть, Ира Вайсберг с гневом говорит о снесенном памятнике Ленину, она считает это безобразием и беззаконием. На мой вопрос, не является ли она ленинисткой, она отвечает отрицательно. «Нельзя просто так сносить памятники», – твердо повторяет она.
Политики у встреченных мною в Киеве людей все под подозрением. Ни один из тех, с кем я разговаривала, не доверяет тем, кто нынче вошел в правительство. Про Юлию Тимошенко говорят, что она манипуляторша, ничем не лучше Януковича, разве что оратор хороший, ну так только опаснее.
Единственный из зарегистрировавшихся кандидатов в президенты, о котором говорят с искренним уважением – Ольга Богомолец, организовавшая систему врачебной помощи на Майдане.
«Сусанна – врач, так вот она нам с девочками читает курс первой медицинской помощи», – рассказывает Люба. Только через пару минут до меня доходит, что это они к войне с Россией готовятся, готовятся спасать раненых, что те, кого Люба собирается перевязывать, видимо, будут ранены из российских стволов.
Дальше, о чем бы и с кем я не говорила – на второй-третьей реплике, тема войны неизбежно всплывала и комментировалась всегда одинаково: это невозможно себе представить. «Но ведь и то, что Россия аннексирует Крым – тоже невозможно было себе представить, а сегодня это реальность», – говорит муж Иры, Матвей Вайсберг, художник, местный до мозга костей – родился, учился и всю жизнь живет в Киеве.
Матвей ходил на Майдан все время противостояния с режимом, каждый вечер, оружия в руки не брал, стоял в цепочках, передававших камни на передовую баррикаду. Все эти длинные месяцы он стоял там за свободу, а еще смотрел, слушал, фотографировал, а потом написал Стену – 28 живописных полотен, посвященных Майдану. Вернисаж его выставки стал для меня поводом приехать посмотреть на его картины живьем, а не по интернету.
Художник еще не отошел, как он сам говорит, от пережитого и отраженного.
«Я писал это 40 дней с перерывами на войну. Когда первые работы делал, у меня вкус газа был на зубах, я просто дрался, я и не знал, что я так могу. Мы все себя не знали. Я хотел сохранить подлинность документа, сам для себя я назвал это «искусством прямого действия». Время потом добавит к этому пластов и, возможно, глубины – мне важно было зафиксировать это прямо сейчас».
Коллега Вайсберга, художник Сергей Кириченко, был на переднем крае – и в какой-то момент узнал милицейского капитана с противной стороны, даже поздоровался с ним. Потом подраненного гранатой Кириченко захватили «беркутовцы», били. А потом в их расположение зашел по какой-то своей надобности тот самый капитан. И вывез оттуда художника. Спас его. История про Кириченко всплывает от того, что витрина кафе, куда мы зашли передохнуть и поесть, украшена расписанными Сергеем Кириченко касками – так он коротал перемирие на Майдане.
Выворачиваю шею в поисках чего-нибудь националистического/бандеровского. И вот оно, кто ищет, тот найдет. Возле одной из палаток седой усатый щуплый человек говорит речь, но дикция у него невнятная и из его украинской мовы я улавливаю только что-то гневное про «жидив та москалив». О, это про меня! Остановилась послушать его я одна, река людей плыла мимо и дальше. Недоверчиво покосившись на меня, дядька продолжил монотонно гневаться.
Стоит чуть-чуть, полквартала, отойти в сторону от Майдана – и вокруг течет обычная городская жизнь, троллейбусы ездят, люди сидят на террасах кафе, сияют витрины магазинов.
Речь кругом звучит и русская, и украинская, и трудно понять, какой больше. Кассирша в железнодорожной кассе говорит со мной по-русски, но когда ей понадобилась помощь коллег – они обсуждают возникшую проблему на украинском. И переключаются туда-сюда без проблем совершенно.
На вернисаже Вайсберга в нарядной толпе гостей говорят по-русски – и опять, и снова про войну. «Я вам говорю, он двинет войска 9 мая, ему выборы наши надо сорвать. – Вооружаться надо, раз у нас армии считай, что нет», – подслушиваю я разговор двух мужчин интеллигентного вида. Тем временем у Верховной Рады митингует «Правый сектор», это я вижу уже по телевизору, несколько каналов включили прямые трансляции.
И снова иду на Майдан. Поздний вечер, людей, впрочем, все равно довольно много – ну примерно столько, сколько обычно прогуливается пятничным вечером по центральной улице большого города. Ярко освещены витрины, открыты кафе, на центральной сцене Майдана крутят клипы с русскими песнями – Гребенщиков, Высоцкий, Земфира поет «Видпусти!»
Справа мрачный остов сгоревшего Дома профсоюзов, там были раненые и не всех успели вывести, люди сгорели в этом пожаре, рассказывает Люба. Вдоль стены плакаты соревнуются в остроумии, в палатках горит свет, дымят печки – холодно ужасно, как они тут зимой-то?
«Девчата, хотите компоту горячего? – окликает нас улыбающийся парень у палатки с надписью «Запорижье». – Вы, я смотрю, совсем замерзли, а я только сварил, попробуйте». Компот, и правда, очень своевременный.
И последняя картинка с Майдана: уже около полуночи, народу стало совсем мало, посреди улицы стоит пианино. Пианистов двое, играют в четыре руки, инструмент расстроен страшно, но это нисколько не смущает исполнителей и даже придает звучанию какую-то особую лихость. Их воодушевление компенсирует все».
Фото Екатерины Пархоменко
Поделись новостью в социальных сетях
