До прошлого года поселок Пуксинка был известен, главным образом, расположенной на его территории исправительной колонией №14 ГУФСИН России по Свердловской области – зоной особого – «полосатого» – режима.
– Если в Сосьве закроют колонии, то поселок превратится во вторую Пуксинку: люди уехали, дома бросили, работы нет, – после митинга сказал депутат Думы Сосьвинского городского округа Рустам Сейтмагамбетов (о том, как прошел митинг в Сосьве «Глобус» писал в №12 от 19 марта).
Колония в Пуксинке была одной из самых труднодоступных в России. На протяжении 8-9 месяцев в году Пуксинка не имеет наземного сообщения с внешним миром. До прошлого года было воздушное сообщение. В старые годы дважды в неделю по маршруту Сосьва-Гари-Пуксинка летал вертолет. В период навигации в Пуксинку, стоящую на левом берегу Тавды, ходит катер. Когда замерзают реки и болота, в Пуксинку из Гарей прокладывают зимник.
После сосьвинского митинга журналисты «Глобуса» и телеканала «Дождь» по тающему зимнику на «Ниве-Шевроле» с мощной раздаткой проскочили в Пуксинку. Чтобы посмотреть, как живут люди в поселке, где умер «Левиафан».
Закрытая колония особого режима. Тропинку протоптал последний охранник. Фото: Алексей Пасынков, «Глобус»
Похороны встретили
…В первом часу дня в Пуксинке были похороны. Неширокая похоронная процессия движется по центральной улице поселка, которая называется Школьной. Мимо почты, клуба, администрации… Во главе траурной колонны древний ГАЗ-51, который когда-то возил лес. Сейчас в его кузове – мужчины и женщины, гроб и крест. Хоронят бывшего сотрудника пенитенциарной системы. Говорят, мужику шел шестой десяток, когда он умер. Местные рассказывают, что себя умерший «не берег»… На дорогу бросают еловые ветки. Такой обычай.
Раньше в этих домах жили сотрудники колонии. Сейчас квартиры стоят пустыми, разбиты окна… Фото: Алексей Пасынков, «Глобус»
В конце траурной процессии идет мужчина в берцах, камуфляжных штанах и куртке с двумя нарукавными шевронами. На одном орел в лапах удерживает бердыш и меч, на другом они же, скрещенные за столбом. И надпись «Закон». Это 28-летний Евгений Базаров, бывший инспектор безопасности 14-й колонии. А сейчас – ее последний охранник.
Еще он на полставки подрабатывает в школе. Сейчас в ней 38 учащихся. Самый крупный класс – 5 учеников. В 2014 году на 1 сентября в школе учились 98 человек. Количество учителей, как и до закрытия «поселкообразующей» колонии, осталось прежним — 11.
Сейчас школа – основной работодатель поселка.
Люди продолжают уезжать из Пуксинки. Скарб обычно увозят в несколько рейсов. Фото: Алексей Пасынков, «Глобус»
Школу закроют, если вече решит
– Работать в поселке теперь негде. На почте двое работают, по человеку в клубе и администрации, – говорит Татьяна Максимова, директор Пуксинской общеобразовательной школы. – Молодежи здесь делать нечего. О каком досуге идет речь, если на весь поселок горит пять фонарей? Света нет ни на улице, ни в домах. Так что если прогуляться, то только на свой страх и риск. Ноги можно сломать…
Татьяна Максимова, директор Пуксинской общеобразовательной школы. Фото: Алексей Пасынков, «Глобус»
Максимова уверена, что власть их школу не закроет ни в каком случае:
– Мы живем здесь потому, что хотим жить именно здесь. И не более. Есть свои прелести: чистый воздух, красивая природа, все другу друга знают… Школу не закроют, по закону она может быть расформирована только решением сельского вече. Жители не дадут ее закрыть, наполняемость будет в любом случае.
Раньше педагоги совмещали должности школьных и тюремных учителей. Теперь великовозрастных школяров в Пуксинке нет. В Сосьве исправительные преподаватели тоже недосчитываются на перекличках учеников.
В пуксинской школе нет шума на переменах. Из школьного окна, выходящего во внутренний двор, видна высокая водонапорная башня. Деревянная от основания до венца. После закрытия колонии не используется.
Звенит звонок, выходим из школы. На улице, дожидаясь, курит Базаров. Смеется, говорит, что над магазином экстренно вешают фонарь.
Пуксинка в огне
В самом хвосте деревни – внушительных размеров низина. Здесь и стоит закрытая колония со своими вышками и бараками. Извилистая дорога ведет к зданию бывшей пожарной части ИК. Сегодня здесь несут вахту двое.
На УАЗе-«буханке» подъезжает глава поселковой управы Владимир Шимов.
– К закрытию колонии все и шло. Вечные и немалые затраты на доставку продуктов питания, осужденных к месту отбывания. Руководство ГУФСИН, видимо, и порешило закрыть исправительное учреждение. Но население, конечно, не бросили, выдаются жилищные сертификаты, люди уезжают в «большой мир». Практически все аттестованные сотрудники получили сертификаты. Мои знакомые на эти сертификаты приобретают квартиры в Серове и Краснотурьинске, не жалуются. Здесь осталось только несколько человек – бывших работников колонии, – рассказывает Шимов.
Он говорит, что на жилые сертификаты его семья купила две квартиры в Екатеринбурге.
По словам поселкового головы, сейчас в Пуксинке живет и работает 170 человек, большинство жителей – пенсионеры. Остались те, кому ехать некуда.
Из пожарной части выходит житель Пуксинки Сергей, который узнал о визите Шимова. До недавнего времени Сергей работал водителем пожарной машины и был одним из тех, кто тушил поселок. Сейчас он начинает терзать поселкового главу:
– Как тут жить, если в феврале два дома погорело, одна бабушка в пожаре погибла. От власти только и слышим: «Вопрос решается». Когда колонию вывозили, вы меня просили: «Ты отсюда не уходи, останешься на пожарной машине работать». А теперь что? Машины нет, ГУФСИН угнал ее в сосьвинские колонии, а я тут сторожем работаю. Пожары уже бушуют, а что будет весной? На последний пожар машина из Гарей ехала два часа. А сейчас река разольется, так она вообще не проедет. Половины поселка к июню не будет. Добровольная пожарная дружина есть, а кто в нее входит – неизвестно. Как действовать – никто не знает. Второй дом можно было запросто спасти, если бы была машина.
Наталья, погорелица, воспитывает троих несовершеннолетних детей:
– Мы погорели в феврале. Машины нет. Не факт, что летом поселок не сгорит дотла, как Лопатково, Вагиль. Наша администрация никаких действий по этому поводу не предприняла. Написали губернатору Куйвашеву. Наш дом можно было спасти, если бы в поселке была пожарная машина. У меня трое детей, я сижу на пособии по безработице, а мои дети ходят босые, потому что на 4 тысячи рублей не прожить… Спасибо добрым людям, что не дали с голоду умереть и пожить пустили.
На это Шимов отвечает, что поселку обещана «перевозная емкость под воду».
– Будем запитывать помпу от нее. Также хотят выделить машину повышенной проходимости, доставлять помпу к месту пожара. О пожарной машине речи нет, по инструкции, если в населенном пункте проживает менее двухсот человек, то автомобиль не положен. У нас уже были два крупных пожара и во всех случаях зафиксирована вина населения. Люди пользуются электроприборами, в результате чего возникает серьезная перегрузка сети. Безопасность населения под угрозой и меня это очень беспокоит как главу, – говорит Владимир.
Сергей отвечает, что выписать дрова можно только в Гарях, а до них еще нужно доехать.
– Выделили машину, – Шимов показывает на шестиместную «буханку». – По полторы тысячи скидываемся и едем. Чем больше народа, тем дешевле поездка.
Глава со сторожем уходят ругаться в пожарное депо.
Это уже территория колонии.
Пока сторож Сергей пытается напоить журналистов чаем-кофе, Шимов сидит на диване и вспоминает о годах работы колонии. Сам он местный и в зонах служил с 1983 года.
Говорит, что колонию в Пуксинке поставили в 1958 году. Всякий народ тут сидел. А прославилась колония в качестве «полосатой», где сидели особо опасные рецидивисты.
– Политических тут не было. Все политические сидели на Пелыме. Где-то там даже Бирон сидел, – говорит Владимир. – Было множество немцев. Для особой колонии Пуксинка – идеальное место. Если побег в Сосьве – перекрывают дороги, а в Пуксинке дорог нет. Тут за забором тайга на сотни километров. Побеги, конечно, имели место. Даже военнослужащие, которых задействовали для охраны колоний, бегали. Большинство их было, почему-то, из Средней Азии, у нас они мерзли. Зимой – до минус 45-50 температура падает. Правда, заканчивались побеги трагически. Убежавший зэк за «колючкой» долго не протягивал. От голода, холода и безысходности люди сдавались, а дня через три их находили висящими в петлях на ветвях.
Последний охранник зоны
Евгений Базаров считает закрытие колонии не справедливым. По отношению к себе, к Пуксинке.
– Я приехал из армии и сразу сюда, произошло это в 2009 году, 1 сентября. Я еще посмеялся: у всех день знаний, а у меня день поступления на службу. Пришел в надзор, стажировался 3 месяца, потом вошел во вкус, – рассказывает Евгений.
Евгений Базаров — последний охранник. Фото: Алексей Пасынков, «Глобус»
Мы разговариваем в зоне. Бараки. Зарешеченные окна. Тонны колючей проволоки по периметру. Евгений рассказывает о функциях помещений.
– Вот комната личного досмотра з/к, вот медсанчасть, вот штаб руководства колонии. У заключенных все по своему и названия такие же: шмональня, лазарет, кабинет хозяина, – ведет экскурсию охранник зоны.
По внешнему периметру четыре вышки, они из всех остальных самые высокие. Остальные вышки в половину высоты от основных, они называются контрольными и стоят внутри периметра над наиболее важными объектами. Например, той же шмональней. Зэки сплошным коридором по одному проходили этап личного досмотра, возвращаясь с лесобиржи.
В центре зоны стоит храм, пожалуй, единственное место, нетронутое деревенскими мародерами.
– Хоть что-то у людей еще святого осталось, – качает головой Базаров, заходя в дежурную часть. На стене – икона Богородицы явно зоновской работы и портрет Владимира Путина, вырезанный из журнала.
В дежурку Евгений Базаров приходит каждый день и делает пометку в журнале. Ставит число, а рядом одним росчерком возникает роспись. Журнал одиноко дожидается следующего дня, следующей росписи последнего охранника зоны.
– То, что мы видим здесь – строгая часть зоны, та что дальше – особая. Между ними большой разделительный забор. Особый режим содержания предусмотрен для тех, кто осужден два или более раза по одной и той же статье. Например, украл человек у бабули банку огурцов, потом еще раз. Затем тут сидит, мучается. Но банка огурцов – это ерунда, сажали сюда и барыг, натуральных бандитов, – вспоминает Базаров. А потом неожиданно:
– Колония для поселка была всем – дровами, помощью. Помните похороны? Раньше гробы, кресты, оградки – все делали здесь. А сейчас, если умер человек, то все необходимое заказывают в Гарях. Все, кто работал в поселке, работали в колонии. Половина поселка отсюда на пенсию ушла. Мне до минимальной пенсии не хватило дослужить 3 года. В другие учреждения меня не взяли, хотя куда только не ездил: в Екатеринбург, Тагил, Невьянск, Краснотурьинск, – рассказывает бывший сотрудник ФСИН.
В центре зоны стоит храм, пожалуй, единственное место, нетронутое деревенскими мародерами.
– Хоть что-то у людей еще святого осталось, – качает головой Базаров.
Сегодня в вымирающей Пуксинке Базаров содержит семью из пяти человек. Престарелая мать, сестры нуждаются в какой-либо помощи, поэтому и уехать возможности нет. Парень смеется: «Я из тех, кто закрыл эту зону, уйдя последним, и только я один из всех здесь остался, и теперь ее сторожу».
На пятерых месячный доход семьи Базаровых не превышает 17 тысяч рублей. Здесь же пенсии, оклад по званию бывшего служащего и доход в полторы тысячи рублей от местной школы, где он работает дополнительно. Одному бы, да в однокомнатной квартире может быть и хватило. Но не на пятерых. А вокруг разруха, хотя ситуацию Женя характеризует совсем скверным словом.
Здесь умер Левиафан… Пуксинская версия. Фото: Алексей Пасынков, «Глобус»
Алексей Пасынков
Андрей Клейменов
info@serovglobus.ru
Поделись новостью в социальных сетях
